Сочинение.
А. С Грибоедов. Горе от ума.
В истории каждого народа наступают такие периоды, когда действующие порядки и обычаи становятся устаревшими, неактуальными, отжившими свой век. И тогда приходят молодые, энергичные люди с новыми идеями, которые вносят свою лепту в развитие общества. Возможно ли избежать здесь конфликта, борьбы? Ответить на этот вопрос поможет комедия «Горе от ума». Конфликт комедии состоит в усилении противоречий между старыми, отжившими порядками и наступающими новыми. Ни одна из сторон, столь яростно борющихся за сохранение своей позиции, не желает уступать. А всё начинается с Чацкого. Этот человек, сильно любивший Софью, уехал из Москвы, надеясь за её пределами избавиться от скуки, которую нагоняла на него столица и «общественный застой». Но он возвращается, так как не может побороть любовь, и надеется на взаимность: «Спешил!…Летел! Дрожал! Вот счастье, думал, близко!» Но его ждало разочарование: возлюбленная выбрала другого. И не только. Постепенно Чацкий начинает понимать, что со времени его отъезда так ничего и не изменилось; он снова сталкивается с тем, что выгнало его отсюда совсем недавно. «Дома новы, да предрассудки стары». Так рождается спор между Чацким и Фамусовым. Каждый, изложив свою программу, указывает, что намерен отстаивать свои позиции и отталкиваться от той морали, которую ему навязывают. «И точно, начал свет глупеть. Сказать вы можете вздохнувши; Как посравнить, да посмотреть Век нынешний и век минувший». Фамусов слеп, он не видит, что происходит вокруг. Пожалуй, главная причина его в том, что он не хочет ничего видеть, ему просто лень, он боится хлопот. А ведь Фамусов не любит перемен, ему удобней жить так, как он живёт. Он хочет восстановить порядок, усевшись за календарь. Для него это – священнодействие. Рождение, еда, смерть – вот основы его жизни: «К Прасковье Фёдоровне в дом во вторник зван я на форели. …в четверг я зван на погребенье. … в пятницу, а может и в субботу я должен у вдовы, у докторши крестить». Фамусов так ободрён этими прочными и понятными ему опорами существования, что встречает Чацкого даже любезно. Но он такой не один. Все окружающие его люди – «фамусовское общество» — считают также. Они не хотят нововведений, они привыкли так жить. Для них остановилось время. Эти люди привыкли быть господами в своём времени и желают так жить до конца. А Чацкий – герой действия, энтузиаст по складу характера. Но в фамусовской Москве энергия и энтузиазм не только не законны – им нечем питаться. В доме, где всё построено на притворстве и обмане, искренность Чацкого – «незваная гостья», красноречие выглядит дерзостью, порывистость сулит лишь одни неприятные неожиданности, независимость делает его опасным. Раболепие не уживается с вольностью, а Чацкий «властей не признаёт», так же как не признаёт чинов и богатство «отцов отечества», которые «грабительством богаты», и права их суда над ним. Он очень положителен в своих требованиях и заявляет их в готовой программе, выработанной не им, а уже начатым веком. Он требует места и свободы своему веку: просит дела, но не хочет прислуживаться, и клеймит позором низкопоклонничество и шутовство. Про своё время он говорит так: «вольнее всякий дышит», «ваш век бранил я беспощадно». Для нег свободная жизнь – это свобода от всех цепей рабства, которыми сковано общество, а потом свобода – «вперить в науки ум, алчущий познаний», передаваться «искусствам творческим, высоким и прекрасным», свобода «служить или не служить» и так далее. Живучесть роли Чацкого состоит не в новизне неизвестных идей, гипотез – у него нет отвлечённостей. Роль и физиономия Чацких неизменна. Он больше обличитель ото лжи и всего, что отжило, что заглушает свободную жизнь. Он знает, за что он воюет, и что должна принести эта жизнь. Говорят: «один в поле не воин». Нет, воин, если он Чацкий и при этом победитель, но передовой воин, и – всегда жертва. И я согласен с высказыванием А. Гончарова: «Чацкий неизбежен при каждой смене одного века другим. Положение их на общественной лестнице разнообразно, но роль и участь всё одна, от крупных государственных и политических личностей, управляющих судьбами масс, до скромной доли в тёмном лесу.
Старая правда никогда не суетится перед новой – она возьмёт это новое, правдивое и разумное бремя на свои плечи. Только больное, ненужное боится ступить очередной шаг вперёд». Не так ли?
